Тринадцать: Оккультные рассказы [Собрание рассказов. Том I] - Магнусгофская Елизавета Августовна

— Вот, все вы свидетели, — если комната свободна, я завтра же найму ее и проживу в ней ровно месяц. Довольно, или хотите два?

— Довольно! — закричали со всех сторон.

— Значит, ровно через месяц я угощаю вас в той комнате шикарным ужином. Приглашаю всех присутствующих. Если я не выдержу и съеду раньше, я плачу Антонову пятьдесят рублей. Ладно?

Антонов не сразу протянул ему руку — так ошеломила его щедрость товарища. Всем было известно, что у Антонова не водилось почти никогда не гроша и жил он больше на милость товарищей.

Они ударили по рукам. Попойка продолжалась.

Когда мы возвращались на рассвете от Гайдашвили, то все, кроме Антонова, как мертвое тело повисшего у меня на руке, были уверены, что продолжение попойки через месяц, на Лунной.

Гайдашвили сдержал свое слово, и на следующий же день переехал на Лунную, оставив за собой и другую квартиру. Целую неделю надоедали мы ему расспросами, но он уверял, что спит отлично, и, чтобы не раздражал его стук, закрывает ставни и приделал к дверям задвижку.

Удивительно, как не догадался никто из нас: для того, чтобы прогнать нечистую силу, нужны только две самые простые вещи: задвижка и ставни!

Шла уже третья неделя, как вступило в силу пари Гайдашвили. Я довольно наблюдателен, и мне стало казаться, что он немного изменился. Стал более нервным, рассеянным. Он всегда был очень скрытен, но что же можно скрыть в Юрьеве? — Конечно, мы все знали кое-что о его романе. Его любовь была прелестная миниатюрная женщина, изящная, как куколка. Мы часто видели их вместе в кинематографах. Но с некоторых пор они перестали показываться вместе, а ее видели с другими. Было ясно, что у них что-то произошло… Поэтому мы и не удивлялись происшедшей в Гайдашвили перемене, впрочем, не слишком бросавшейся в глаза — Гайдашвили завидно владел собой.

Было уже девятое апреля. Мы строили планы насчет ужина, предстоящего через четыре дня. Только Антонов ходил мрачнее тучи, отвечая на все расспросы сквозь зубы:

— Плакали мои денежки…

Мы понимали его — для него пятьдесят рублей были целым состоянием…

И вдруг, вечером девятого апреля, университет облетела сенсационная новость:

— Гайдашвили застрелился!

Его нашла вечером Куле Ивановна, принесшая чай, лежащего посреди комнаты с простреленным виском…

Мы конечно, склонны были видеть в самоубийстве романическую подкладку, если бы не оставил Гайдашвили конверта, адресованного Антонову. В нем было пятьдесят рублей и лаконическая записка:

— Ты выиграл пари…

Когда в начале прошлого года, уже офицером белой армии, я снова попал в Юрьев, меня чуть ли не первым делом потянуло посмотреть на роковую комнату. Но, когда я подошел к углу Лунной, меня ожидало большое разочарование: на месте флигелька возвышался новый двухэтажный деревянный дом.

Перешло ли таинственное влияние на новые помещения, или умерло оно вместе с комнатой номер три — выяснить мне так и не удалось, так как я остался в Юрьеве только четыре дня…

БРАСЛЕТ СТАРОГО ДАВИДА

Вернувшись из-за границы, я как-то стал разбирать содержимое ящиков моего письменного стола, и нашел там хаос домирозданный. Аккуратность не принадлежала никогда к числу моих добродетелей. Тут между юношеских стихов, любовных записок, сувениров от прекрасного пола и фотографий моей жены попался мне старинный браслет с рубином… Массивная драгоценность в виде цепочки, звенья которой гладкие, круглые, как медальоны… На одном из них виднеется еще полустертая монограмма NS с графской короной, на другом — громадный красный рубин.

Я долго-долго смотрел на браслет. Он говорил мне больше, чем эти фотографии, где она такая холодная… бесстрастная…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Кровавый, зловещий камень… Я впервые увидел его на столе моего старого приятеля Давида Ноэльсона, известного в парижских лучших кругах ювелира, антиквара — и тайного ростовщика.

Богатый и независимый, я унаследовал от дяди-профессора, вместе с состоянием, страсть к археологии. Давид Ноэльсон (впрочем, никто и никогда не звал его по фамилии, для всех он просто Давид), был моим главным поставщиком и всегда приберегал для меня что-нибудь действительно ценное.

Впрочем, Давид не дрожал над каждым грошом, не торговался часами и бессовестно не обманывал, как многие из его соплеменников. Он продавал только действительно ценные вещи и держался с большим достоинством.

Когда я вошел в магазин, он занимался тем, что маленькой щеточкой и замшей чистил какие-то вещи. Луч заходящего солнца падал на стол и отражался, преломляясь в гранях рубина, невольно привлекшего мой взор. Меня удивило, что Давид быстро, как бы невзначай, прикрыл его рукой.

— Что вы там прячете, дружище? Показывайте-ка, что у вас там.

Давид неохотно подал мне браслет.

— Да ведь это чудо отделки! — воскликнул я. — Давид, я хочу купить этот браслет.

— Продать его я могу, — неохотно ответил еврей, — но покупать вам не советовал бы..

— Почему? Или вы думаете, что он будет для меня слишком дорог? — самодовольно пошутил я.

— Нет, дорого я с вас не возьму… А впрочем… если для коллекции — то продам.

— А если не для коллекции? Не все ли вам равно, что я сделаю с браслетом?

— Мне все равно, monsieur. Я — бедный торговец, мое дело продать и купить… Но вы не простой покупатель… Вы — мой друг, monsieur, если позволено бедному еврею звать вас своим другом. И я не хочу вашего несчастья!

— Моего несчастья? Что вы хотите сказать этим?

— Если вы подарите браслет женщине, которую любите — наступит конец вашей любви.

Я искренне рассмеялся.

— Смейтесь, смейтесь над старым Давидом, он многим кажется смешным. А я мог бы рассказать вам много… и вы не стали бы больше смеяться.

— Историю браслета? Что же, рассказывайте!

Я уселся поуютнее в кресле времен Людовика XIV и приготовился слушать.

— Года три тому назад, поздно вечером, когда я закрывал ставни своего магазина — monsieur знает, что я всегда делаю это сам — к дому подъехал фиакр. Из него вышла дама под густой вуалью и спросила, может ли она еще поговорить со мной. Я провел ее в магазин и был очень удивлен, когда она откинула вуаль и я узнал в ней графиню С. Вы же знаете, конечно, графа С., о замке которого рассказывают в Париже такие чудеса? А между тем, все эти чудеса созданы при помощи старого Давида. Кто достал графу мебель для его гостиных времен Директории? Кто помог устроить римскую залу? Кто…

— Я верю в ваше искусство и в ваш вкус, Давид, — прервал я старика. — Итак, поздняя посетительница была графиня С.

— Да, она. Я видал ее в замке часто, но графиня была очень горда и никогда не говорила со старым Давидом. Я очень удивился, увидев ее.

— Мне нужны деньги! — сказала она и бросила на прилавок браслет. — Купите?

Я был так же поражен при виде браслета, как и вы.

— Но ведь это целое состояние, ваше сиятельство, — сказал я. — Неужели вам нужно так много денег? Если вашему сиятельству нужны деньги, я мог бы за небольшой процент…

Она нетерпеливо махнула рукой.

— Я хочу продать браслет! — повторила она. — Покупаете вы или нет? Иначе я отнесу его другому!

— Если вы непременно хотите продать… Но ведь это — фамильная драгоценность, ваше сиятельство…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Неужели вам это не безразлично? — надменно произнесла она.

Я пожал плечами и назвал сумму. Я видел, что графиня не имеет понятия о ценности браслета. Я — бедный торговец, monsieur, но я честный человек. Я предложил ей, сколько мог, оговорившись, что сейчас могу, за поздним временем, дать только половину, а остаток привезу завтра.

— Хорошо, — ответила она, пододвигая мне браслет.

Если бы я не знал, кто говорит со мной, я подумал бы, что вещь краденая и от нее хотят отделаться. Мне показалось, что глаза графини сверкнули радостью, когда я запер драгоценность в шкаф Она сунула деньги, не считая, в сумочку и пошла к выходу.